«Уверен: то, что говорят пацаны, – правда. Там были пытки»
Родители бывших пациентов саратовского реабилитационного центра «Новая жизнь» обратились к руководителю Следственного комитета Александру Бастрыкину. Напомним, что в феврале 2023 года в рехабе было обнаружено тело одного из пациентов — 25-летнего Руслана Мансурова. Другие постояльцы центра рассказали, что подвергались жестоким избиениям и пыткам со стороны руководства учреждения.
Уголовное дело возбудили по статье 127 УК «Незаконное лишение свободы». Подозреваемыми стали директор центра Дмитрий Кречин и консультант Антон Мельник. Следствие затянулось почти на полтора года, хотя, согласно УПК, такое допускается «только в исключительных случаях». В июле обвинение неожиданно переквалифицировали на более тяжелые статьи — истязание и убийство с особой жестокостью организованной группой. За такие преступления предусмотрено наказание вплоть до пожизненного лишения свободы. Обвиняемыми стали 12 человек, в том числе, 10 пациентов центра. Девять человек поместили в СИЗО.
Как подчеркивают родители бывших реабилитантов, молодые люди были не соучастниками, а жертвами преступления и находились в полной зависимости от директора. Авторы обращения опасаются, что руководство рехаба уйдет от ответственности, а под суд отправят пациентов, которые сами страдали от издевательств. Родители просят Александра Бастрыкина передать материалы дела в центральный аппарат Следственного комитета.
«Начинаешь молиться, чтобы быстрее всё кончилось»
После освобождения из рехаба весной 2023 года пациент «Новой жизни» Александр Конопатов рассказывал «Свободным» о том, что там происходило. По его словам, в учреждении его избивали и обливали ледяной водой. «Я садился в джакузи на корточки, воду лили на темя в течение 40 минут. Первые 10 минут — это еще более-менее терпимо, а потом начинаешь молиться, чтобы быстрее всё кончилось», — вспоминал мужчина. Однажды Александра, по его словам, заставили съесть целый таз вареной перловки. Глотать кашу приходилось буквально до рвоты.
По решению руководства центра резидентам назначали «мотивационные тренинги». Например, нужно было по ночам вместо сна писать духоподъемные фразы, часами ходить по лестнице до боли в суставах, неподвижно лежать на кровати без матраца или изображать бомжа, сидя на картонке под лестницей. «Тренинги» бывали коллективными: всю группу связывали веревкой на несколько суток, так что даже в туалет приходилось ходить вместе.
Одним из видов наказания было заворачивание в ковер. По словам Александра, человека могли оставить в таком положении на несколько дней.
Пожаловаться родственникам пациенты, как рассказывал Александр, не могли. Звонить домой разрешалось только в присутствии директора или консультантов.
Как рассказывали обитатели центра, осенью один из выписавшихся пациентов пожаловался на издевательства в полицию. «Пришел участковый. Они чай попили у директора. Мы сидели в столовой. Когда полицейский спросил, нет ли жалоб, мы ответили, что всё в порядке. Мы же понимали, что он сейчас уйдет, а мы останемся», — объяснял «Свободным» Конопатов.
По словам реабилитантов, осенью 2023 года один из пациентов рехаба воткнул нож себе в живот, надеясь, что ему вызовут «Скорую». Однако его перебинтовали и на несколько дней оставили привязанным к кровати. Другой резидент попытался отравиться, выпив пол-бутылки средства для мытья унитазов. Но и его не отправили в больницу, промыв желудок в душе.
Как вспоминали пациенты в интервью «Свободным», 26 февраля директор центра Дмитрий Кречин якобы избил Руслана Мансурова, который готовился к выписке — до возвращения домой молодому человеку оставалось совсем немного. Пострадавшего обливали ледяной водой, затем закатали в ковер. Руслан громко кричал. Утром 27 февраля его велели вынести на веранду, чтобы крики не мешали занятиям. Около 11.00 один из пациентов заметил, что Мансуров мертв.
«Я начал делать массаж сердца. От нажатия на грудную клетку внутри у Руслана всё хлюпало, изо рта и носа пошла коричневая жидкость со сгустками. Мне кажется, у него внутри были отбиты все органы», — рассказывал «Свободным» один из резидентов по имени Евгений.
По словам реабилитантов, полиция приехала на место только к вечеру. Из Следственного комитета Конопатов смог позвонить маме, и его забрали домой.
«Из компании, с которой сын начал употреблять, живы двое»
Екатерина Яковлевна, мать Саши, борется за здоровье сына почти 30 лет. Как она предполагает, сын начал принимать наркотики в середине 1990-х. Тогда Саратов считался перевалочным пунктом наркотрафика из Средней Азии. В город потоком шли опиумные и каннабиодные вещества. В поселке Солнечный, где жили Конопатовы, героином торговали (указывать место продажи наркотиков запрещено Законом). Как предполагает Екатерина Яковлевна, Сашу «подсадил» сосед с первого этажа. Конопатову было пятнадцать.
Екатерина Яковлевна работает в детском саду. Муж был художником. Поверить в то, что сын употребляет, родители не могли. Но уже после первого курса техникума Саша, как вспоминает мама, «сорвался с катушек». Она за руку отвела сына в военкомат, стремясь отправить подальше от плохой компании. Началась война в Чечне. Саратовец служил снайпером. Получил контузию, попал в госпиталь. Позже он рассказывал родным, что (указывать методы использования наркотиков запрещено Законом), да и не только, в Чечне было хоть отбавляй.
На второй день после того, как Саша вернулся домой, мать повезла его в Москву в клинику Зобина, предлагавшую новые для того времени методики кодирования. Конопатов женился, родился сын. Но потом, как вспоминает Екатерина Яковлевна, снова появились старые друзья, и Александр сорвался. Как говорит собеседница, из большой компании, в которой он начинал употреблять, живы только два человека.
Екатерина Яковлевна не теряла надежды. Александра отправили в частный реабилитационный центр в Тольятти. Продержавшись в трезвости несколько лет, он вернулся к употреблению.
Как говорят наркопотребители, чем дольше ремиссия, тем выше риски в случае срыва. Боясь за жизнь Александра, родные нашли центр «Новая жизнь». Как рассказывала «Свободным» старшая сестра Александра Ольга, они изучили информацию с сайта и телеграм-канала учреждения. На фотографиях были изображены улыбающиеся молодые люди, которые сидят на лекции о здоровом образе жизни, собираются в баню, занимаются боксом. По словам Ольги, директор центра Дмитрий Кречин обещал, что с пациентами будут работать квалифицированные специалисты. «Нам показалось, что это приличное место», — говорила «Свободным» Ольга.
Семья платила за содержание Александра в центре по 35 тысяч рублей в месяц. Нужно было доплачивать за посещение бани, спортивные тренировки, занятия с психологом.
Никаких чеков при этом не было. Родственники пациентов не уверены, платило ли учреждение налоги с полученных средств. По сведениям из открытых источников, в марте 2022 года Дмитрий Кречин зарегистрировал ИП, основным видом деятельности которого указан уход за пожилыми и престарелыми с предоставлением проживания.
Как говорят родные Александра, вместо помощи и оздоровления он получил в реабилитационном центре дополнительную травму психики. После выхода из центра мужчина продолжил употреблять наркотики.
«Я всегда была одна»
«Почему мой сын стал принимать наркотики? Причина — непрожитые чувства, неуверенность в себе, отсутствие самостоятельности. Нас никто не учит работать с чувствами, и это может приводить к самым печальным последствиям», — рассказывает Анжела, мать одного из обвиняемых Андрея Чухрина. Пять лет назад она начала работать с психологом. Говорит, что онлайн-консультации стали для нее спасением.
«Я сама росла в дисфункциональной семье. Родители выпивали. Я рано повзрослела, рассчитывала только на себя. Работала в торговле, много лет без выходных. С мужем прожила 16 лет, но всегда чувствовала, что я — одна. Так же и с сыном не было эмоциональной близости. Старалась накормить, одеть, обуть, считала, что этого достаточно. Вместо тепла был контроль. Контролируя его, я глушила свою боль и страх. Теперь я все это понимаю», — говорит Анжела.
Как она предполагает, Андрей начал употреблять в том же возрасте, что и Александр Конопатов, — лет в пятнадцать. Как правило, родные замечают проблему с большим опозданием. «У всех созависимых работает отрицание — с моим ребенком этого не может случиться», — объясняет собеседница.
Мать убеждала себя, что Андрей «только (указывать методы использования наркотиков запрещено Законом)». Со временем дома появились (указывать методы использования наркотиков запрещено Законом). «Я просила хотя бы не делать этого в моем присутствии, мне больно такое видеть! Невыносимо смотреть, как твой ребенок сходит с ума. Но в последнее время никто от меня ничего не скрывал», — с горечью говорит она.
Психологи советуют родителям передавать зависимому ответственность за его поступки, оставив наедине с неприятными последствиями заболевания. Только «дойдя до дна», наркопотребитель может прийти к мысли о необходимости лечения.
«Страшнее всего было научиться говорить сыну «нет». Я полтора года тянула с продажей машины, хотя она была мной куплена и на меня оформлена, — боялась, что он устроит истерику. Помню, как первый раз не открыла дверь, когда Андрей пришел за полночь. Он стучал, ломился в окна. Я плакала, молилась, но не открыла. Утром он вернулся спокойным. Потом научилась отказывать в деньгах, перестала звонить, выяснять, где он и с кем». Психологи объясняют, что только так, прекратив жить проблемами употребляющего, родные могут в итоге помочь своему близкому человеку.
Анжела «раз восемь» отправляла сына в разные реабилитационные центры. Но он сбегал через несколько недель и возвращался к употреблению. «Дима Кречин работал «заборщиком», несколько раз приезжал за Андреем, чтобы отвезти на лечение. Когда открыл собственный центр, позвонил мне, поинтересовался, как дела у Андрея? Сговорились с ним на 20 тысяч рублей за месяц».
На первое свидание к сыну Анжеле разрешили приехать через пять месяцев. Встреча проходила в присутствии директора, консультанта и психолога. Все пили чай. Анжела заметила, что, когда все вышли из комнаты, Андрей тайком вернулся к столу со сладостями. «Теперь я понимаю, что им там не давали поесть по-человечески», — говорит она.
В феврале 2023-го, узнав о смерти Руслана, Анжела позвонила директору центра. «Он сказал: из-за чего вы переживаете, ваш-то при чем?» — вспоминает собеседница.
Андрей после выхода из рехаба также был абсолютно уверен в своей невиновности. «Я предлагала нанять адвоката, но он сказал: не нужно, я ведь ни в чем не виноват. В начале лета мне позвонил следователь, можно сказать, случайно — потому, что не смог дозвониться до Андрея. Я спросила, как дела. И он довольно буднично ответил: Андрею предъявят обвинение в убийстве. Для меня это стало шоком. Неужели нет в стране справедливости?».
«Наркоманы не умеют проживать чувства»
«Родители считают, что можно держаться на зубах. Дать отцовского леща, послать работать, а если дурь из головы не вылетит — запереть на замок. Но все эти методы не работают. Такие действия близких вызывают у зависимого только еще большую обиду. А наркоманы не умеют проживать чувства, просто «(указывать методы использования наркотиков запрещено Законом)», — объясняет Станислав, старший брат еще одного обвиняемого — Евгения Гольдштейна. Станислав сам когда-то употреблял наркотики, но трезв много лет, ведет собственный бизнес.
Собеседник предполагает, что Женя начал принимать запрещенные вещества после армии. «Мама считала, что он погуляет и возьмется за ум. Возможно, как это часто бывает, пыталась скрыть проблему от самой себя и от окружающих», — вспоминает Стас. Он пытался поговорить с братом, «я знал, куда это приведет, я ведь сам оттуда». Но Женя ответил, что «всё контролирует».
Как объясняет Станислав, современные синтетические наркотики наносят вред, прежде всего, ментальному здоровью, «у каждого второго потребителя — необратимые последствия для мозга».
Евгений проходил годичную реабилитацию в двух частных центрах в Саратове, но срывался почти сразу после выписки. Дома он почти уже не появлялся, прятался в притонах. Родственники сумели разыскать его и отправили его в крупный рехаб под Анапой. Как оказалось, успели в последний момент: к тому моменту мужчина был уже тяжело болен — из-за (указывать методы использования наркотиков запрещено Законом) произошло заражение тканей, отказывали сердце и легкие. В анапском рехабе опасались, что саратовец умрет, и перевезли его в городскую больницу. Женя выкарабкался. И, несмотря на отсутствие денег и документов, сбежал.
«О Кречине знающие люди говорили, что он сам выздоравливает уже восемь лет, придерживается программы «12 шагов». Думаю, первое время после открытия центра так и было, — полагает Станислав. — Но человек — существо слабое. Все, кто знаком с ситуацией, думают, что в какой-то момент Дима почувствовал себя «папой Карло», кукловодом, который может делать с людьми, что угодно. Уверен: то, что говорят пацаны, — правда. Там происходили пытки».
Государство никак не контролирует сферу частной реабилитации наркозависимых. Такие услуги не лицензируются. Формально существует ГОСТ на услуги немедицинской реабилитации, но не определено ведомство, обязанное надзирать за его исполнением. До 2016 года реабилитация зависимых относилась к ведению Госнаркоконтроля. После ликвидации службы МВД заявляло, что этим должен заниматься Минздрав. Медики, в свою очередь, уверяли, что за социальной реабилитацией обязан следить Минтруд.
За пребывание Евгения в центре отец платил по 25-30 тысяч рублей. По словам родственников, доплачивать приходилось за каждую мелочь. «Кречин звонит, спрашивает: «Ну что, Женька в баню пойдет? Если пойдет, надо 1,5 тысячи на веники!». Я спрашиваю: «Это что же там за веники такие? Тысячи тебе хватит за глаза!». Он соглашается», — вспоминает Александр Гольдштейн.
На встречу с братом Станислав приехал через восемь месяцев после того, как Евгений попал в центр. «Нас провели в кабинет, напротив сел консультант. Меня насторожило, что нам с братом не дали поговорить один на один», — вспоминает Станислав. Но тогда Женя не решился пожаловаться.
По словам Станислава, после выписки Евгений хотел покончить с употреблением. Семья снова отвезла его в реабилитационный центр в Анапу. «Он планировал остаться жить при центре, работать консультантом, чтобы помогать другим. Но в феврале 2024-го следователи вызвали его на допрос в Саратов. Пообещали, что пройдет как свидетель и сразу поедет назад. Но это оказалось не правдой. Начались допросы, очные ставки. Женя сорвался. Уверен, если бы его не дернули с Анапы, он оставался бы чистым», — говорит Стас.
«Центр был настоящим концлагерем»
Николаса Мейси впервые задержали в декабре 2023 года в московском метро. В арестантском вагоне пять суток везли в Саратов. Неожиданно выяснилось, что он находится в розыске, хотя за девять месяцев, прошедших после выхода из рехаба, на его домашний адрес не приходило ни одной повестки с вызовом к следователю. Волжский районный суд назначил ему меру пресечения в виде запрета определенных действий — общения с другими фигурантами дела. Мейси соблюдал ограничение и летал на допросы в Саратов по первому требованию.
В июле ему предъявили обвинение в убийстве. Волжский суд оставил прежнюю меру пресечения. Апелляционная инстанция вынесла решение — заключить под стражу.
«После выхода из ребцентра Ник женился, нашел работу, выплачивал кредит за квартиру. Они с Катей завели кота — мейн-куна, о котором сын мечтал много лет. Всё наконец-то стало налаживаться», — говорит Светлана Мейси.
Как и другие фигуранты, Николас познакомился с веществами лет в 14-15. Мама трижды отправляла его на лечение в частные центры. Вернувшись домой, он сразу срывался, видя, как употребляет отец.
По словам Светланы, Кречин сам нашел ее телефон и позвонил с предложением помочь. Ей назначили самую высокую цену — по 60 тысяч рублей за месяц лечения. С учетом дополнительных расходов собеседница отдала, по ее подсчетам, около миллиона рублей.
«Кречин уверял, что в центре не будет никакого насилия», — вспоминает Светлана.
«Дима Кречин завидовал мне и издевался больше всех», — говорится в показаниях Николаса, данных на предварительном следствии. Молодой человек прошел все «мотивационные тренинги», о которых ранее рассказывали «Свободным» саратовские пациенты. По словам Мейси, в январе 2023-го — меньше, чем за месяц до выписки, его заставили копать себе могилу во дворе рехаба. Был мороз -20 градусов, Николас простудился.
«Почему мой сын, который страдал от жестокого обращения, оказался в СИЗО так же, как те, кто мучил? В центре были 24 пациента. Если исходить из логики следователей, давайте всех посадим, так что ли? Были вольнонаемные сотрудники, психолог, которая приезжала проводить занятия. Они могли бы сообщить о насилии, но не сделали этого».
«Этот центр был настоящим концлагерем. Пыткам там подвергались все. Сейчас заключенных этого концлагеря делают главными злодеями», — отмечает адвокат Максим Пашков, представляющий интересы Николаса.
Адвокат Кречина Андрей Соседов отказался от комментариев до окончания ознакомления с материалами дела.
Полезный бизнес или наркотюрьмы?
В 2018 году в Саратове было возбуждено уголовное дело по статье 127 УК о незаконном лишении свободы в реабилитационных центрах «Начало» и «Решение». Региональное управление ФСБ отчиталось об освобождении нескольких десятков зависимых, которых, по их словам, подвергали издевательствам, похожим на «мотивационные тренинги» в «Новой жизни». Директор и учредитель «Решения» несколько месяцев спустя были осуждены за попытку дать взятку майору ФСБ, которому было поручено оперативное сопровождение следствия по рехабам. В судебных картотеках не удалось обнаружить сведений о рассмотрении первоначального дела по статье 127. Редакция направила официальный запрос в Следственный комитет.
Сферу частной реабилитации в обществе оценивают неоднозначно. «Такие центры нужны. Конечно, это бизнес, но он спасает людям жизни», — полагает житель Саратовской области Денис, имеющий опыт борьбы с наркозависимостью. По его словам, как правило, в этой сфере работают бывшие зависимые — те из них, кто располагает деньгами и связями, ведь нужно снять коттедж, платить сотрудникам и получить контакты потенциальных пациентов.
По мнению Дениса, всё зависит от человеческого фактора. «Важно, с какой идеей человек открывает центр. Намерен ли он помогать себе и другим или ставит целью исключительно наживу», — поясняет собеседник. По его словам, отличить хороший центр от плохого можно только по личным рекомендациям тех, кто там побывал.
Государственная система лечения наркомании, по оценке собеседника, не эффективна, так как «наркоман прислушается только к такому же, как он сам».
Иного мнения придерживается клинический психолог Алексей Шостак: «Частная реабилитация сегодня — абсолютно криминальная сфера. Рехабы я называю «наркотюрьмами». Как люди туда попадают? Мотиваторы берут с родственников пациента плату 10-15 тысяч рублей, приезжают на дом, делают наркозависимому укол неолептила или просто бьют его шокером и увозят в центр. Сейчас в регионе около 15 таких учреждений. Там содержатся примерно 500 человек. Силовики говорят, что не могут проверить, что там происходит, так как это частная территория. Но если проверка всё-таки приходит, «тревожных пациентов», как их называют, успевают вывезти в другой центр, оставляя послушных или даже подставных», — рассказывает Алексей.
По сведениям исследовательского центра психиатрии и наркологии имени Сербского, в 2010-х годах в Саратовской области произошло значительное сокращение наркологических коек — сначала они были свернуты на ремонт, а в 2020 году закрыты. Коечный фонд сократился сразу на 26 процентов. Это один из самых больших показателей в России.
Сейчас, по словам Шостака, осталось 30 амбулаторных коек в областной больнице святой Софии и 30 стационарных в Красноармейской психиатрической больнице. Здесь действует единственное в регионе государственное отделение реабилитации для лиц с химической зависимостью.
